Frank RG, Frank Media и студия ЦЕХ представляют шестую серию онлайн-проекта «Банкиры» — сериала из видеоинтервью с людьми, влияющими на рынок банковских и финансовых услуг.
Наш новый гость — Ольга Ульянова, вице-президент-старший кредитный эксперт агентства Moody’s. Смотрите видео и читайте текстовую версию интервью.
Предыдущую серию «Банкиров» с совладельцем и первым зампредом правления Совкомбанка Сергеем Хотимским смотрите здесь.
О РЕЙТИНГАХ
— У нас в гостях не банкир, но человек, который влияет на рынок. Ольга Ульянова, вице-президент Moody’s. Оля, привет.
— Привет, Юра. Спасибо огромное за то, что пригласил
— Я бы хотел начать разговор не с банковского рынка, а с рынка рейтинговых агентств. В 2008 году рейтинговые агентства попали под град критики в связи с тем, что «упали» компании с рейтингом AAA. Расскажи, пожалуйста, что-то было предпринято индустрией, чтобы этот негатив нивелировать?
— Да, индустрией и регуляторами были предприняты огромные шаги по дальнейшему совершенствованию деятельности рейтинговых агентств. Мы вообще стали регулируемой отраслью, чего до 2008 года просто не было. Безусловно, есть ряд норм, которым мы и раньше следовали. В частности, избежание конфликта интересов, но если мы раньше им следовали на добровольной основе, то сейчас эти нормы прописаны нашим европейским регулятором, а также нормы, связанные с ротацией аналитиков.
— Какие есть инструменты, чтобы действительно конфликт интересов убрать? Ведь для рейтингового агентства клиент и компания, которую оно оценивает, это одно и то же лицо. То есть клиент платит за свой рейтинг. Как этот конфликт интересов минимизировать?
— Он у нас практически полностью минимизирован. Существуют «китайские стены» между аналитиками, которые непосредственно работают с банками, и той командой, которая работает с контрактами. С тех пор, как я работаю в Moody’s, я ни разу не видела ни счета, ни контракты, я работаю на инвесторов. Мои клиенты – это инвестиционное сообщество, которое потребляет ту аналитику, которую я произвожу.
— И последний вопрос про агентства, а потом мы перейдем к банковскому рынку. Скажи, пожалуйста, насколько влияет личное мнение аналитика на финальный рейтинг, который получает эмитент? Я понимаю, что там есть объективные факторы, но фактора субъективного мнения избежать невозможно. Какой процент влияния имеет субъективный фактор на финальную оценку?
— Можно избежать, и мы избегаем. Стараемся избегать. Это приходит, может быть, с опытом. Нет гонки за защитой своего личного мнения, если оно является не обоснованным. Мнение ведущего аналитика по банку — это один голос, так же, как и мнение руководителя аналитика. Голоса в рейтинговом комитете распределяются равноценно. И любой аналитик очень хорошо понимает, что если сегодня он даже, скажем так, «продавил» какое-то решение, но завтра оказалось, что это решение неверно и оно было не обоснованным, то это, прежде всего, влияет на репутацию аналитика. А наша репутация — это наше всё.
Очень хорошо видно, когда аналитик пытается каким-то образом добавить чуть-чуть своего собственного субъективного мнения. Но поскольку все участники рейтингового комитета — это весьма опытные люди, то «побить» такое мнение не представляет никакого труда, и его обычно убивают в зародыше. Рейтинговый комитет — это прекрасный опыт и прекрасная работа. Это всегда какое-то очень интимное, если хотите, упражнение — как взобраться вместе на какую-то большую вершину. Это проверка всех участников на их профессионализм, объективность, качество их презентационных навыков и так далее.
О ДИВИДЕНДАХ
— Мы с тобой встречались в конце апреля на онлайн-митапе с руководителями крупнейших банков, и уже тогда ты была весьма оптимистична с точки зрения прогноза на конец 2020 года. Ты говорила, что худшие опасения кризиса не оправдались. Скажи, сохраняешь ли ты этот оптимизм сегодня?
— Пожалуй, да. Но это очень осторожный оптимизм. Мы считаем, что стрессовые прогнозы не оправдаются, но при этом качество активов банковской системы, прибыльность и даже капитал будут ухудшаться. По капиталу у нас не было таких прогнозов в апреле. Мы в апреле не предполагали, что будет существенный рост – около 10% — в активах банковского сектора.
Он во многом объясняется программой поддержки, или той же программой субсидированного ипотечного кредитования, но, тем не менее, рост состоялся. Мы, конечно, думали, что банки будут более дисциплинированными в плане удержания прибыли и дивидендов, но мы этого не наблюдаем. Мы видим довольно существенный аппетит банковского сектора и крупных банков в том числе к выплате дивидендов.
— Почему они решили выплачивать дивиденды, как ты думаешь?
— Наверное потому, что они тоже разделяли наш умеренно оптимистичный взгляд, и решили, что худшие прогнозы не оправдаются. ЦБ специально проводит антицикличную политику и во время кризиса распустил часть буферов, позволив банкам более активно и более комфортно кредитовать экономику, но вместе с кредитованием экономики произошла существенная выплата дивидендов, что ослабит, безусловно, капитал банковского сектора. Ведь не только убыточная деятельность приводит к снижению капитала, но и рост на фоне снижения прибыльности. И вот те самые retained earnings, как мы это называем, то есть, прибыль, которая остается в банках, ее будет недостаточно для того, чтобы поддержать тот рост, который, как мы предполагаем, случится.
— ЦБ тоже видит эту ситуацию. Не приведет ли это к тому, что, увидев, как банки используют смягчение регулирования для того, чтобы, в том числе, выплатить дивиденды, он обратно всё «закрутит»?
— Нет, я не думаю, что у ЦБ есть такая опция — обратно «закрутить». Он, безусловно, обратно всё «закрутит», но очень медленно и постепенно. И, скорее всего, ответ будет находиться где-то в «золотой середине».
О РОЗНИЦЕ
— Давай поговорим про сегменты банковского бизнеса. Начнем с розницы. Скажи, видишь ли ты признаки надувания ипотечного пузыря?
— Много говорят об ипотечном пузыре, много спорят, но на сегодняшний день признаков ипотечного пузыря мы на горизонте не наблюдаем.
— Почему?
— Есть, наверное, два фактора, которые заставляют, в хорошем смысле слова, ипотечных заемщиков обслуживать кредит. Это объективная и субъективная возможность, то есть их финансовая способность обслуживать ипотечный кредит и их желание обслуживать. Способность подтверждается, в том числе, накоплением первоначального взноса. Сумма взноса снижается, она составляет 15%, это означает, что хотя бы 15% клиент должен накопить. А субъективная возможность – это отсутствие падения стоимости заложенной недвижимости ниже стоимости не выплаченного кредита. Если недвижимость растет в цене, заемщику будет сложнее отказаться от нее и перестать выплачивать ипотечный кредит.
На сегодня предпосылок для возникновения ипотечного пузыря или какого-то существенного ухудшения в ипотечном портфеле мы не видим. По-прежнему часто ссылаются на этот коэффициент, и я, пожалуй, сошлюсь: коэффициент ипотечного кредитования к ВВП у нас составляет 6-7%. Что это означает на практике? Банки по-прежнему выдают ипотеку наиболее платежеспособным заемщикам и пока не уходят в subprime. Хотя, конечно, subprime у нас очень близок, поскольку реальные располагаемые доходы населения находятся на низком уровне, и существует большая разница между доходами наиболее обеспеченных слоев населения и наименее обеспеченных слоев населения.
К сожалению, наиболее обеспеченные слои населения — это и есть, может быть, те самые 6-10% всего населения. Дальше при росте коэффициента соотношения ипотеки к ВВП мы, возможно, увидим ухудшение портфелей. Но пока маржинальность этого бизнеса позволяет банкам покрывать те убытки, которые они получают по ипотеке. Сегодня просрочка 90+ дней составляет в портфеле всего 1,6%. Это очень низкий, вполне себе допустимый уровень, который можно терпеть.
— Другая сторона розницы — это вклады. И там тоже происходит много чего интересного. Главным драйвером изменения в сегменте вкладов является снижение процентной ставки. Скажи, видишь ли ты возможность или, может быть, риск — как посмотреть на эту ситуацию — того, что вкладчики, недовольные низкой ставкой по вкладам, начнут забирать их из банков и вкладывать на фондовом рынке?
— Ну самое интересное, что сейчас происходит по вкладам, это их стагнация. И тут есть ряд причин. Во-первых, некоторые вкладчики просто тратят свои сбережения на ежедневное потребление. Во-вторых, какие-то вкладчики вкладывают средства на инвестиционном рынке, инвестируют. Кто-то, возможно, вкладывает, свои накопления в недвижимость. Я бы сказала, что вкладчики действительно недовольны уровнем ставок по вкладам, но есть довольно большой объем вкладов и довольно большая группа вкладчиков, которые даже будучи недовольными все равно вряд ли пойдут в какие-то другие инструменты.
— Почему?
— Это консервативные вкладчики, которым нужны деньги для того, чтобы иметь возможность истребовать их в любой момент и потратить на какие-то свои нужды.
— У них же тоже может закончиться терпение.
— У них, возможно, и может закончиться терпение, но если они вложат в недвижимость или на инвестиционном рынке, то они эти деньги так быстро не востребуют, и если кто-то и пробует сегодня инвестиционный рынок, то он должен быть готов как к росту, так и к падению, к провалам по доходности и потере части сбережений. Поэтому я бы не сказала, что те, кто недоволен ставкой по вкладам, будут непременно переходить в инвестиционный рынок и в инвестиционные инструменты – там поводы для недовольства тоже имеются. Поэтому большая группа вкладчиков останется с банками. Другое дело, что вкладчики в принципе сегодня уже не заинтересованы сберегать под процент, потому что процент невысокий. И банкам, безусловно, если не сегодня, то завтра, надо будет обязательно об этом задуматься.
О БИЗНЕСЕ
— Оля, а что с малым и средним бизнесом? Во всем мире этот сегмент пострадал больше других. В России он тоже пострадал. Малый бизнес в России не получил практически никакой поддержки. Что с ним случилось, с твоей точки зрения? И насколько проблемы малого бизнеса создали проблемы для банков, работающих с ним?
— Я не соглашусь сразу с тем, что малый и средний бизнес не получил поддержки. Поддержка была оказана, были государственные программы поддержки кредитования, например, программа кредитов под заработную плату, которая оказалась очень востребованной. Малый и средний бизнес получил по ней кредиты на 400 млрд рублей под гарантии ВЭБ.
Безусловно, малый и средний бизнес — это главный пострадавший во время пандемии. По данным ЦБ, 15% кредитов малому и среднему бизнесу были реструктурированы. И, может быть, в этом контексте Россия из-за слабой развитости малого бизнеса – он составляет всего 20% от ВПП – оказалась в более стабильном положении.
Компании малого и среднего бизнеса получили болезненный удар во время кризиса, во время пандемии, но МСБ — это очень гибкий сегмент. Я вряд ли могу себе представить, например, крупную корпорацию, которая получит кредит от родственников, руководства, помощь от соседей, от жены и так далее. А в малом и среднем бизнесе это всё вполне возможно. Там на самом деле изыскиваются самые невероятные ресурсы для того, чтобы пережить кризис. Другое дело, что если мы войдем во второй локдаун, то даже эмоциональная составляющая здесь может быть важна. Если один раз МСБ пережил этот кризис, то во второй раз они могут уже не найти ни ресурсов, ни сил в себе, и возможно будут закрываться более активно, чего, конечно, не хотелось бы.
— А нет ли риска накопления проблем в крупном бизнесе? Крупный бизнес имеет широкие возможности по рефинансированию и реструктурированию своих кредитов. Нет ли вероятности того, что за реструктурированием будут скрыты серьезные проблемы, которые проявят себя какое-то время спустя?
— Конечно, есть вероятность возникновения проблем в будущем, в особенности у таких сегментов, как лизинг или пассажирский транспорт. Но, конечно, запас прочности у крупного бизнеса существенно выше, чем у МСБ. Это связано с накоплениями и в целом финансовыми ресурсами, способностью перекредитоваться, а также с наличием больших активов, которые являются для банков залогами по кредитам и, конечно же, в немалой степени — last but not least — с поддержкой государства.
Для банков все зависит от того, насколько крупен тот или иной заемщик, насколько он велик по отношению к балансу банка. Если заемщик действительно будет защищен и поддержан государством, но он сейчас в плохом состоянии и занимает большую долю в балансе банка, то у банка все равно могут возникнуть сложности. Он недополучает процентный доход и вынужден резервировать, он вынужден разговаривать с заемщиком, который возможно существенно крупнее его и обладает большей переговорной силой.
— А много банков с такими критически большими заемщиками?
— Я не могу назвать количество таких банков. Я бы сказала, что сейчас вопиющих примеров мы не видим.
— А какая цифра является критической? Больше какого процента 20 крупнейших заемщиков не должны занимать в портфеле банка?
— Мы обычно измеряем по отношению к капиталу, а не портфелю. В конечном итоге, если заемщик попадает в дефолт, это влияет прежде всего на капитал. Я бы сказала, что неплохая цифра, это если 20 крупнейших заемщиков составляют около 100-150% капитала, мы вполне толерантны к таким уровням. Если больше 200%, это уже, наверное, опасно.
О ГОСБАНКАХ
— Любой кризис, не знаю, как в мире, а в России точно, приводит к тому, что доля госбанков на рынке растет. Скажи, будет ли по итогам этого кризиса рост доли госсектора?
— Будет небольшой, наверное, органический рост. Потому что госбанки сейчас показывают чуть больший рост по кредитованию. Это связано, в том числе, с программами господдержки. Но при доле около 70% рост будет в рамках статистической погрешности. Я полагаю, что ни снижения доли госбанков, ни большого роста не произойдет. Если твой вопрос касался приобретения государством каких-то новых банков или спасения банков, то есть роста, связанного с кризисом…
— И такого тоже.
— То здесь мы не видим сейчас больших рисков или каких-то ситуаций, которые бы потребовали вмешательства со стороны государства – спасения крупных банков. Другое дело, что данный кризис, наверное, каким-то образом замедлит приватизацию тех банков, которые были стратегически отмечены для целей приватизации. Сейчас, наверное, нет финансовой силы, которая была бы готова выкупить банк, развивать его и вкладывать ресурсы. Банк не является сейчас супер рентабельным вложением.
— Такие силы могут появиться спустя 2-3 года. На каком-то обозримом горизонте ты веришь, что такие силы могут появиться и действительно случится приватизация части госактивов в банковской индустрии?
— Я бы, пожалуй, поставила на постепенную продажу мелких пакетов на рынке, то есть, по сути, на IPO банков.
— А с твоей точки зрения высокая доля государства в банковском секторе это проблема для конкуренции и развития банковского сектора?
— Это проблема для конкуренции, конечно. Хотя при доле государства 70% в активах банковской системы уже внутри самой этой доли начинается довольно жесткая конкуренция между государственными игроками.
О ЦИФРОВОМ РУБЛЕ
— Скажи, каким ты видишь 2021 год? Начнем с того, 2021 год будет?
— Я очень сильно на это рассчитываю, что 2021 год будет и что он будет, может быть, более удачным для мира и для всех нас, чем 2020. История с качеством активов, прибыльностью в банковском секторе продлится в 2021 году в полной мере, то есть он не будет лучше, чем 2020. Но, наверное, не будет и хуже. Потому что модели поведения разработаны: это касается как удаленной работы, так и работы с заемщиками, качеством активов и так далее. И, скорее всего, будет по-прежнему проходить очень медленное, постепенное резервирование по кредитному портфелю. Банки продолжат кредитовать как в рамках господдержки, так и в рамках собственных амбиций. 2021 год не за горами, и он будет наверное просто таким хорошим рабочим годом.
— То есть нас ждет рутина.
— Рутина ждет, да. Я надеюсь, что немножко внесет разнообразие в эту рутину проект по цифровому рублю. Что это такое, я думаю, до конца даже в Центральном Банке не знают. Там сейчас как раз эту концепцию разрабатывают. Но я аплодирую Центральному Банку в его решимости вводить новые инструменты, новые технологии в банковский сектор.
Какие я вижу преимущества цифрового рубля? Прежде всего, они в том, что прозрачно его происхождение. И второе – прозрачен его путь. Можно отследить от момента происхождения до момента самой последней сделки через систему блокчейна, как им расплачивались, что покупали, кто были участники сделки и так далее.
В чем сложности и вызовы? Как минимум в том, что надо соблюсти все требования IT-безопасности. Предположим, я покупаю квартиру за цифровой рубль, но мне совершенно не интересно, чтобы, допустим, мой контрагент, продающий мне квартиру, знал о том, как я получил этот цифровой рубль.
— Для этого есть очень простое решение – заплатить со счета в банке.
— То есть не использовать цифровой рубль. Вот именно. Поэтому здесь использование цифрового рубля, наверное, будет оправдано только в определенных каких-то ситуациях.
— Каких?
— На самом деле я как раз думала о покупках квартир. Потому что это крупные сделки, которые подлежат полноценному контролю, в том числе, налоговыми органами. Например, я вижу какие-то крупные сделки с официальными крупными активами, в частности, с недвижимостью на территории российской юрисдикции, как, может быть, основной сегмент, в котором может быть применим этот крипторубль, пока для начала. А дальше посмотрим. Может быть, мы уже придем к тому, что на каком-то рынке в отсутствии интернет-соединения мы сможем расплачиваться за килограмм клубники крипторублем. В любом случае это очень интересное упражнение и интересное начинание, мы увидим здесь много нового, и, я убеждена, полезного.
— Я пока, как потенциальный клиент, не вижу боли или проблемы, которую крипторубль мог бы решить. Меня вполне устраивают традиционные инструменты платежа и новых возможностей я не вижу. Может быть, я чего-то не понимаю.
— Современный маркетинг уже не предполагает удовлетворять текущие потребности. Он предлагает новые потребности и их же удовлетворить. Поэтому посмотрим, какие потенциальные потребности идентифицирует у нас команда, внедряющая крипторубль.
— Инновация ради инновации?
— Инновация ради улучшения жизни. Ну ради таких улучшений в нашей жизни, о которых мы даже не подозреваем. Я бы так сказала.
— Немножко страшно кажется.
— Ну пока ничего страшного.
— Что Центральный Банк знает лучше мои проблемы, чем я сам.
— Я вполне это допускаю.
— Я тоже допускаю. Центральный Банк видит всё.
О КИТАЙСКОМ ЯЗЫКЕ
— У меня закончились вопросы. Остался блиц. Кошки или собаки?
— Кошки.
— Шампанское или просекко?
— Виски. Со льдом. Можно третий вариант?
— Можно. Оль, ты сегодня герой, тебе можно всё.
— Спасибо.
— Офис или удаленка?
— Удаленка.
— Поясни.
— Я эффективный сотрудник и самомотивируемый. Плюс, мои дети выросли, они уже живут не со мной, поэтому мне дома никто не мешает работать. И для меня лишние час-полтора, которые я обычно трачу на дорогу до работы, это еще немножко времени для того, чтобы либо поработать, либо заняться какими-то собственными делами. Дома у меня очень хорошо организовано рабочее место. Поэтому, наверное, экономия времени — это самое главное. Может быть, это просто потому, что я люблю свой дом. Хотя свой кабинет я люблю не меньше.
— А какая из вещей в кабинете, в рабочем или в домашнем, для тебя наиболее дорога?
— Рисунки моей дочери в моем рабочем кабинете. Они до сих пор там висят. В наших кабинетах стеклянные перегородки, матовое стекло внизу, а наверху прозрачное стекло. И поскольку рисунки моей дочери Ирины висят наверху и ко мне очень часто заглядывают и посетители нашего офиса, и приезжающие люди из других офисов, и мои коллеги, то, видя эти рисунки, они заходят посмотреть и почувствовать себя немножко как в картинной галерее.
— Скажи, что ты читаешь, смотришь или слушаешь для того, чтобы оставаться в курсе текущих событий?
— Телевизора у меня дома нет. Я слушаю только новости, в том числе деловые. Для меня важна новостная повестка, но не важно, по какому каналу я прослушаю эти новости. Потому что интерпретировать я их сама способна. Мне главное понимать, что произошло в мире. Что касается литературы, то, к огромному сожалению, я в основном читаю специальную литературу. Но вот во время карантина я вернулась к классике. В частности, читала Лескова «На ножах», это замечательный роман и у этого писателя замечательный язык. И я впервые обратила внимание на то, что я, как и в школьные годы, могу идти по улице с книжкой, переходить дорогу и читать, практически не отрываясь от книги. Такого со мной не было очень давно. Это из литературы. А так я еще увлекаюсь китайским языком и почитываю учебники китайского языка.
— Ты готовишься к росту значения Китая в мировой экономике?
— Я бы сказала, что значение Китая в мировой экономике уже настолько выросло, что его трудно переоценить и подготовиться более, чем просто признать эту реальность. Я вижу самоценность китайского языка в том, что это иероглифический язык, и в отличие от алфавитного языка я о китайском языке могу, на самом деле, очень долго говорить…
— Вот о чем надо было говорить.
— Я хочу сказать, что все, у кого болит голова от аналитической информации, должны в обязательном порядке заняться китайским языком. Потому что китайский — это иероглифический язык, он задействует совершенно другие доли нашего мозга. Когда мне задают вопрос: «Как ты можешь после рабочего дня сесть и заниматься китайским языком или рисовать иероглифы?», я отвечаю: «Я могу, потому что таким образом я отдыхаю. Я даже просто лучше сплю».
— Что ж. У меня вопросы закончились. Ольга, большое спасибо.
— Спасибо, Юра.
БИОГРАФИЯ ОЛЬГИ УЛЬЯНОВОЙ
2007 – настоящее время – рейтинговое агентство Moody’s, вице-президент-старший кредитный эксперт. Отвечает за присвоение рейтингов финансовым организациям России и стран СНГ. В Moody’s является ведущим аналитиком по российской банковской системе.
1999-2007 — KPMG, последние годы — менеджер отдела консультирования по управлению рисками. Участвовала в проектах по управлению финансовыми рисками и стратегическому консультированию для крупных российских и международных финансовых организаций, а также казначейств нефинансовых компаний.
Имеет степень магистра Государственного университета управления и является дипломированным бухгалтером, сертифицированным в Великобритании (ACCA UK).
Во времена финансовых кризисов банкирам важно оставаться в курсе текущих новостей. Подпишись на наш телеграм – канал Frank RG (https://t.me/frank_media) чтобы оперативно получать данные о ситуации в банках и экономике. Не пропусти, когда начнется!
